Жорес АЛФЁРОВ: «Востребованность науки в России... Если мы не решим эту проблему в ближайшие 10 лет, рискуем навсегда остаться на обочине».

"Десятилетним мальчиком я прочитал замечательную книгу Вениамина Каверина «Два капитана». И всю последующую жизнь я следую принципу ее главного героя Сани Григорьева: «Бороться и искать, найти и не ...
сдаваться!»
Очень важно при этом понимать, за что ты борешься".


Жорес Алфёров.

ПЕТЕРБУРГ встретил настоящей зимой, снегами и морозами – даже и не верится, что уже наступил март. Но март наступил, и совсем скоро юбилей у замечательного друга нашей газеты, выдающегося физика, академика, Нобелевского лауреата Жореса Алфёрова. 15 марта Жоресу Ивановичу исполняется 80 лет. В преддверии этого большого события мы договорились встретиться с академиком в Физико-технологическом научно-образовательном центре, который Алфёров возглавляет.
Среди заснеженного парка никак не могу сориентироваться.

– Ребята, не подскажете, как добраться? – протягиваю бумажку с адресом группке подростков.
– А, так вам в научно-образовательный центр! Видите вон ту калитку – туда и идите.
– Спасибо! А сами вы к этой калитке отношение имеете?
– Имеем-имеем, – смеются мальчишки.

Первое впечатление от самого Центра именно такое: молодость, жизнь, будущее. Наука – это всегда будущее. А здесь столько школьников и студентов, которые только начинают свой путь, в том числе и научный.

Алфёров, что называется, нарасхват. В эти дни со знаменитым ученым пообщаться хотят многие. Приехали сразу две телевизионные группы. Но для «Советской России» Жорес Иванович время находит.

– А как же? «Советская Россия» – это самое главное, единственная газета, которая пишет правду. И потому моя любимая, – приветствует Алфёров меня, и не думаю, что будет преувеличением сказать, что в моем лице всех авторов, читателей и друзей нашей газеты. Мы такими отношениями гордимся и дорожим, и надеемся на долгое и плодотворное сотрудничество.

А в не слишком долгую беседу хочется вместить самое главное: поговорить о свершениях, которые состоялись, о нынешней жизни и работе, о перспективах на будущее.

– Какие свои достижения в жизни и науке считаю главными? В науке, думаю, полупроводниковые гетероструктуры, за что и все премии получены, что стало самым важным в академической карьере. Многое было сделано для развития современной электроники – и в нашей стране, и в мире. А в советское время мы очень многие вещи в этой сфере делали раньше американцев, причем не только научные разработки и приоритет были за нами, но и производство у нас начиналось раньше. И лазеры комнатные мы делали раньше, чем американцы, и солнечные батареи на гетероструктурах у нас уже были, и многое другое, а они только первые статьи писали.

А второе важнейшее достижение – очевидно, этот научно-образовательный центр. Это очень хорошее дело, очень важное. Хотя тоже, конечно, все совсем непросто: и добывать деньги не просто… Эти два дома… На первый деньги выделил Черномырдин. А второй – это чисто на нобелевские деньги. Тогда Путин позвал поздравить – и я подложил ему все документы. Наверное, в тот день он просто не мог мне отказать.

В НАСТОЯЩЕЕ время на базе центра – Академического университета действуют физико-технический факультет Санкт-Петербургского государственного политехнического университета, продолжающий традиции физико-механического факультета, который был создан в 1919 году А.Ф.Иоффе, а также кафедра оптоэлектроники Санкт-Петербургского государственного электротехнического университета, основанная в 1973 году академиком Ж.И.Алфёровым. На практике реализуется система непрерывного образования школа–вуз–аспирантура–докторантура, обеспечивающая подготовку квалифицированных специалистов.

Интерес к науке, к физике у будущего академика, а тогда 15-летнего школьника Жореса Алфёрова формировался совсем в других условиях. На первый взгляд никаким высоким устремлениям вроде бы не соответствующих. В практически до основания разрушенном войной Минске.

В Минск семья Алфёровых приехала сразу после Парада Победы в конце июня 1945 года. Главу семьи, Ивана Карповича, всю войну бывшего директором завода, который производил порох из специальной пороховой целлюлозы, выработанной из хвои, в городе Туринск Свердловской области, направили начальником треста целлюлозно-бумажной промышленности Белоруссии.

– В апреле 1941 года папу вызвал нарком и дал ему назначение на Туринский завод. А за нами он приехал в Сясьстрой (под Ленинградом) 22 июня 1941 года. Брат с Урала ушел на фронт. Он только что окончил школу, поступил в Уральский индустриальный институт в Свердловске. А в середине сентября 41-го приехал в Туринск. Сказал, не может учиться, ходить на лекции, когда другие воюют…

В апреле 1945 нарком Орлов снова вызвал отца, сказал: «Ты белорус, надо восстанавливать промышленность Белоруссии». И 9 мая 1945 отец приехал за нами, чтобы в Минск собирались, – рассказывает Алфёров.

Гвардии младший лейтенант Маркс Иванович Алфёров,
20-летний Марксик, погиб 15 февраля 1944 года в последние дни Корсунь-Шевченковской битвы в деревне Хильки Киевской области, где и похоронен в братской могиле. Его ратный путь – Сталинград, где в Бекетовке семья Алфёровых жила в 1935 – 1937 годах, Курская дуга, где он был тяжело ранен.

«Сегодня я уезжаю на фронт защищать завоевания соц. революции от гитлеризма. Куда ни попаду, везде родные места. Сталинград. Запад, Ленинград, так что на родину еду… Да здравствует жизнь и победа во имя ее, во мне будьте уверены, я в борьбе с фашизмом буду стоек и мужественен, клянусь вам, не осрамлю нашу фамилию. Немцы набросились на нас, что ж, пусть держатся, мы докажем им свое право на жизнь, свободу и счастье…Сегодня знаменательный день в моей жизни: сегодня я принят в кандидаты Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Ну, папа, теперь я кандидат в ту партию, в которой ты состоишь уже 26-й год… Моя армия громит сейчас крупную немецкую группировку, да так, что от нее только дым идет. Папа, ты говоришь, завод работает «на большой», давай больше боеприпасов, не спускай темп, и наша Красная Армия, не спуская темпа, громит врага», – такие письма писал домой сын старого большевика Маркс Алфёров, по этим письмам учился твердости убеждений и любви к родине его младший брат Жорес.

Имеют ли такие качества – твердость убеждений и любовь к родине – отношение к научным достижениям? Мне кажется, что самое непосредственное. Талант, безусловно, необходим, но только таланта мало. Сначала надо, чтобы его заметили, помогли окрепнуть и развиться. Ну а дальше и от человека, и от общества зависит, как он сможет и захочет этим талантом воспользоваться.

«Я буду драться, чтобы мой отец был свободным человеком, мать – свободным деятелем человечества, братишка – человеком будущего и человеком с большим будущим. Я буду бороться и за себя. За ваше и свое право на свободную жизнь», – такие слова-завещание старшего брата просто невозможно не исполнить.

Но все ли было сделано, чтобы они исполнились? Кажется, для Жореса Ивановича Алфёрова вопрос этот острый и мучительный. Недаром в своей книге он пишет:
«В конце 80-х по моей просьбе ленинградский художник Шапиро написал портрет брата с фотографии… Теперь в моем кабинете, когда я работаю, пишу, как в эти минуты, просматриваю книги в шкафах, он глядит на меня серьезно и очень задумчиво. Мне кажется, что он хочет спросить:

– Как же это могло случиться, что после того, как мы разбили фашистов и отстояли впервые в мире созданное государство трудящихся, страну, целью которой была социальная справедливость, вы все это дали уничтожить?
– Как же это могло случиться, что цель Гитлера – уничтожение Советского Союза путем его расчленения оказалась выполненной?»

Очевидно потому, что не может и не хочет смириться с таким положением дел, что чувствует личную ответственность за случившееся, Жорес Алфёров нашел себя и на поприще общественной деятельности. Как депутат Государственной думы от фракции КПРФ, он защищает все, что дорого и важно ему, – сыну рабочего Ивана Алфёрова, в сентябре 1917 года вступившего в РСДРП(б), делегата Второго съезда Советов. Брату Маркса Алфёрова, который погиб, освобождая от фашистов Советскую Украину. Выдающемуся ученому, сумевшему реализоваться благодаря Советской власти.

«Я хочу вам сказать, господа юшенковы, федуловы, примкнувшие к ним райковы. Антикоммунистическая злобная истерия есть первая характерная черта фашизма. Когда мне была присуждена Нобелевская премия, я сказал: «Будущее не за гусинскими и березовскими, а за алфёровыми и его учениками. Будущее за нами», – эти ставшие знаменитыми слова из выступления Жореса Алфёрова в Государственной думе в 2002 году актуальны и сегодня. Пусть фамилии олигархов или депутатов-антикоммунистов, которые сейчас на слуху, и поменялись. Но, к сожалению, до сих пор неизменна проводимая ими разрушительная политика и антикоммунистическая риторика…

А В 1945-м НЕ ТОЛЬКО промышленность, но и практически все каменные здания Минска лежали в руинах. Жорес Иванович вспоминает, как ехали они от разрушенного минского вокзала через сплошные развалины…

Но начали действовать четыре полные средние школы: три женские и одна – мужская. Печное отопление, ученики сами пилят и колют дрова (да еще и охраняют их, чтобы не растащили). Естественно, никаких физических лабораторий. Однако учитель физики школы №42 Яков Борисович Мельцерзон пробудил в своем юном ученике любовь не просто к физике, но к электронике. Как говорит сам Жорес Иванович, на него, эмоционального мальчика, рассказ о радиолокации и катодном осциллографе произвел чрезвычайно сильное впечатление. Учителя в школе вообще были очень хорошие: любимые, кроме физика Якова Борисовича, литератор Раиса Григорьевна Барам, учительница географии Людмила Федоровна.

– Сейчас тоже есть хорошие учителя. Например, в нашем лицее просто прекрасные преподаватели, 14 из них – наши же выпускники. И все же таких, как в то время, нет, – отмечает Алфёров.

Видимо, особых учителей и особых учеников рождало и особое, ныне кажущееся почти фантастическим, время. Вот, например, одна из «школьных» историй Алфёрова, которая представляется очень характерной:
– В Минской школе меня избрали в комитет комсомола, возглавил культмассовый сектор. Значит, нужно организовывать мероприятия. Вот мы и решили позвать Михаила Васильевича Зимянина, который был тогда первым секретарем ЦК комсомола Белоруссии. Кстати, первым секретарем обкома комсомола был Мазуров, а горкома Машеров. Я, школьник, безо всякого предупреждения пришел в ЦК комсомола, к Зимянину – и сразу договорился о встрече. Он пришел к нам в школу, прочитал прекрасную лекцию.

А в ноябре 1946-го мы решили пригласить председателя президиума Верховного Совета Белоруссии Наталевича, чтобы он прочитал нам лекцию о четвертом пятилетнем плане. И совсем другое впечатление. Рассказывал скучно, поведение его нам не понравилось. На вопросы наши плохо отвечал, чувствуется, не слишком в теме ориентируется. Когда лекция кончилась, он пошел к директору школы. А в этот день первый снег выпал, во дворе малыши в снежки играют. И мы, десятиклассники, их попросили: «Ребята, сейчас выйдет дядя, закидайте его снежками, чтобы сухого места не осталось». Пока дядя шел от двери школы до машины, ему сбили шапку, его избили снежками с головы до ног. Он поднял воротник – и бежал. А что с ребятишек возьмешь? Они просто играют...

Сколько примечательных деталей в этой истории: и 16-летние подростки, искренне и глубоко интересующиеся пятилетками – настолько, что готовы выразить (пусть по-своему, по-мальчишески) недоверие крупному руководителю, который, на их взгляд, не разбирается в теме. И сами отношения между властью – и обществом. Невозможно перенести такую ситуацию – и такие отношения в наше время, когда удивить может лишь отсутствие охраны у высокого начальства. Впрочем, не менее сложно представить себе современных старшеклассников, для которых глубокая озабоченность государственными проблемами – дело обычное. Что ж, обычным и даже естественным это может быть только в стране, ставящей сверхмасштабные цели – и добивающейся их достижения. Таким и был Советский Союз.

ПО ОКОНЧАНИИ школы Жорес Алфёров поступает в ЛЭТИ – Ленинградский электротехнический институт на факультет электронной техники.

– На втором курсе меня заметила Наталия Николаевна Созина, через год я уже работал в ее лаборатории, с этого времени стал заниматься физикой полупроводников.
В декабре 1952 Алфёров окончил институт. Созина очень хотела, чтобы талантливый выпускник остался на кафедре в ЛЭТИ. Но у Алфёрова была мечта – работать в Физтехе, институте, созданном Абрамом Фёдоровичем Иоффе. И мечта эта сбылась: одна из трех заявок на распределение туда досталась Алфёрову. Уже много позже Жорес Иванович вспоминал как одно из самых ярких событий в жизни – первое посещение полупроводникового семинара в Физтехе в феврале 1953 года. Как реликвию хранит он свои записи в лабораторном журнале от 5 марта 1953 года о создании первого советского транзистора с p-n-переходом. Именно тогда при разработке первых отечественных транзисторных приемников молодой ученый начал осознавать важность новых технологий не только для создания приборов, но и для фундаментальных научных исследований.

В 1958 году были специальные полупроводниковые устройства для первой советской подводной лодки. Для них ученым потребовалось разработать принципиально новую конструкцию германиевых вентилей. В мае задание (а младшему научному сотруднику Алфёрову с просьбой завершить работу поскорее лично звонил Устинов) было получено, в октябре – устройства уже стояли на лодке. За эту работу Алфёров получил первый свой орден – «Знак Почета».

В 60-е активная работа по исследованию гетероструктур продолжилась. «Если в начале наших исследований гетероструктур мне не раз приходилось убеждать моих молодых коллег, что мы далеко не единственные в мире, кто считает, что полупроводниковые физика и электроника будут развиваться на основе ГЕТЕРО, а не ГОМО-структур, то с 1968 года реально началось очень жесткое соревнование, прежде всего с тремя лабораториями крупнейших американских фирм: Bell Telephone, IBM и RCA», пишет Жорес Алфёров в своей автобиографии.

В 1971 году за работы по ДГС-лазерам Алфёрову присуждена Золотая медаль Франклиновского института США.
В 1972-м – Ленинская премия – за фундаментальные исследования геторопереходов в полупроводниках и создание новых приборов на их основе. Спустя 12 лет – Государственная премия СССР – за разработку изопериодических гетероструктур на основе четверных твердых растворов полупроводниковых соединений A3B5.
И, наконец, 2000 год – Нобелевская премия.
В 1967 году в жизни ученого произошло еще одно важнейшее событие: он женился на Тамаре Дарской, дочери артиста Георгия Дарского. Тамара работала в то время под Москвой, в космической фирме академика Глушко. Жорес Иванович вспоминает о том периоде – как о времени еженедельных перелетов из Ленинграда в Москву и обратно: «Я мог себе это позволить, будучи старшим научным сотрудником Физтеха – билет на летавший ежечасно Ту-104 стоил 11 рублей. Тем не менее после полугода таких челночных перелетов мы решили, что все-таки лучше Тамаре переехать в Ленинград».

КАК ЗАМЕТИЛ однажды Жорес Алфёров, физика советской или антисоветской не бывает. Но была советская наука с ее высочайшими достижениями. В чем же причины такого феномена и почему теперь все иначе?

– Сейчас объем финансирования науки в России вырос по сравнению с 90-ми годами – правда, в абсолютных числах, а не в доле. Но это по-прежнему в 3–4 раза меньше, чем в советские времена. В 1992 году финансирование упало в 10 – 20 раз. Но даже не низкое финансирование сегодня самая большая беда естественной и технической российской науки. Самая большая беда – невостребованность научных результатов отечественной экономикой и обществом. Вот это есть главное. Наука оказалась в нашей стране ненужной. А если она нужна, то и деньги находятся.

В советское время, по определению, наука была нужна. Мы с самого начала ставили перед собой задачу создания мощной индустриальной державы. Весь успех Иоффе и советской школы физики в том, что он очень рано понял: физика есть основа новых технологий. То, что была создана школа ядерной физики в Физтехе во главе с Курчатовым, обеспечило наш успех после войны.
После войны, когда приняли решение о работах по атомному проекту, было также принято постановление правительства о развитии науки и высшего образования. Да, ядерной физике и разработке ядерного оружия уделялось особое значение, но приоритетом была вся наука! Резко была повышена зарплата ученым. Кандидат наук, становясь на второй день после защиты старшим научным сотрудником, получал зарплату, как директор большого завода.

И несмотря на некоторые идиотские вещи с биологией, кибернетикой, порой ненужной идеологизацией науки – по большому счету наука и ученые были нужны стране. Неудивительно, что электроника, машиностроение, приборостроение так развивались. То есть у ребят, студентов, и понимание имелось, что они занимаются важным и нужным делом, да и зарплата хорошая. А система отраслевых промышленных министерств – вообще гениальное изобретение Советской власти.

Ну и, конечно, была единая страна, была общая научно-техническая политика. Разделить страну на 15 частей – это удар по всему, в том числе и по научно-техническому потенциалу. И прежде всего по высокоразвитым отраслям промышленности. Если представить, что США сегодня разделили бы на 15 независимых государств, не всегда дружелюбно друг к другу настроенных, возник бы такой хаос и развал, против которого депрессия 1929 года показалась раем. А мы это сделали у себя сами! Ради чего? Чтобы Ельцин попал в Кремль?

Крупнейшим достижением отечественной науки последнего двадцатилетия, полагает Алфёров, является то, что удалось, пусть с потерями, сохранить Российскую академию наук как научную структуру. Это уже само по себе – печальная характеристика, поскольку речь идет не о развитии, а об усилиях (безусловно, совершенно необходимых) уберечь созданное в СССР, удержать советский потенциал.

И опять мы возвращаемся к той же проблеме: отечественная наука должна быть востребована в своем Отечестве. А чтобы это произошло, надо возрождать высокотехнологичную промышленность. Электроника еще несколько десятилетий будет мотором, развивающим информационные технологии, которые в свою очередь меняют социальные структуры и основы научно-технического прогресса, полагает Алфёров:
– СССР был третьей электронной державой мира после США и Японии. Есть такой прибор – степпер, это фотолитографическая система для больших интегральных схем. В советские времена степперы делали только 3 страны в мире: СССР, США и Япония. У нас основой его производства была компания «Планар» в Минске – с компонентами, которые выпускались и в других республиках. Однажды министр электронной промышленности СССР Колесников сказал мне: «Жорес, я сегодня проснулся в холодном поту. Мне приснилось, что «Планара» нет!» Но если «Планара» нет, то нет и элект­рон­ной промышленности страны. А приборы он выпускал на уровне международных стандартов, только раз в 5 дешевле.

Ну так это случилось! «Планар» есть, но совсем в другом масштабе. И работает он сейчас на Китай, поэтому и сохранился. Электронная промышленность СССР была во всех рес­публиках. Сегодня она осталась в Белоруссии: по объему, даже больше, чем это было в советское время. По технологическому уровню, естественно, в лучшем случае – конец 90-х годов. В России – это 20 – 25% от того, что было в РСФСР, по технологическому уровню это тоже 90-е годы! Но на дворе-то 2010.

А электронная промышленность – это постоянное использование научных результатов: физики полупроводников, физики конденсированного состояния, многих аспектов химических технологий. То есть это совершенно потрясающий заказчик на развитие науки, в том числе для академических институтов! Но заказчика этого у нас в стране фактически нет.

Сегодня у нас масса ученых работает за рубежом. В 90-е годы мы просто спасались международным сотрудничеством. Нам международные проекты позволяли сохранять лаборатории. Международное научное сообщество – не без выгоды для себя, тем не менее заботилось о сохранении российской науки гораздо больше, чем власти предержащие.

НАШ ЦЕНТР – эти два дома, объединенные галереей, – говорит Жорес Иванович, – по существу оазис. Есть и другие оазисы для занятий наукой в России, но их слишком мало. Поэтому молодые ученые продолжают уезжать:
– Заявления, что будут возвращаться – пустые. Те, кто устроились за рубежом, не вернутся. Все, что мы можем сделать: чтобы сейчас меньше уезжали, больше оставались молодые. И опять возвращаемся к тому же вопросу: мало просто увеличить финансирование. Надо, чтобы наука была востребована обществом.

Разговор естественным образом переходит к теме модернизации, о необходимости которой заявлено на самом высоком уровне. Именно модернизация и должна быть нацелена на изменение общественного уклада и приоритетов, поставить во главу угла развитие – экономики, промышленности, науки. Высокотехнологическая промышленность и развитие науки – это альфа и омега модернизации. Алфёров горько замечает:
– Но ведь в значительной степени все разговоры про модернизацию – это только слова. Первое, на что обращаешь внимание: кто представляет науку в комиссии по модернизации России? Михаил Ковальчук и Андрей Фурсенко. Все! Будем считать их учеными. Но их только двое: при этом один уже давно администратор, другой представляет единственное не очень широкое направление.

Давайте сравним. В 1945 году постановлением ГКО был образован спецкомитет для решения вполне определенной проблемы создания ядерного оружия. В спецкомитет, подчеркиваю, не в научно-технический совет, который был тогда же создан, а в спецкомитет, председатель которого Берия, заместитель председателя – Ванников, то есть члены руководства государства, вошли Курчатов и Капица.

Иными словами, для того чтобы решать такие масштабные задачи, необходимы ученые. Другой вопрос, кого привлечь. Вы можете не брать, скажем, Алфёрова, поскольку он носит красный значок, – Жорес Иванович показывает на свой депутатский значок в виде флажка РСФСР, такие носят многие члены фракции КПРФ в Госдуме. – Вы можете взять другого, такие еще остались. Но при этом нужно брать ученого достаточно широкого профиля, понимающего по существу – куда и как нужно идти.

Одним из основных подразделений Академического университета Алфёрова является центр нанотехнологий. Создана комиссия РАН по нанотехнологиям, которую возглавляет Алфёров. Государство, вроде бы признавая важность этого направления, создало Российскую корпорацию нанотехнологий во главе с Анатолием Чубайсом.
Вот только в народе, далеком от физики и новейших достижений техники, понятие это получило странно-символический оттенок. «Мы живем в стране победивших нанотехнологий, где нанопенсии, нанозарплаты, нанопособия на детей, государственные нанорасходы на медицину и образование», нередко иронизируют в том числе и наши читатели в своих письмах. Почему так получилось? Спрашиваю, как взаимодействуют комиссия РАН и госкорпорация Чубайса.

– Практически никак не взаимодействуем, – говорит Алфёров. – Комиссия РАН разработала программу фундаментальных исследований в этой области, в которой задействованы многие десятки наших НИИ. Программа эта начала реализовываться в прошлом году – и она самая крупная из программ фундаментальных исследований президиума РАН. Самая крупная – это 250 млн рублей. В этом году из-за сокращения бюджета – 180 млн. Судите сами, какими якобы миллиардами, как утверждают некоторые, ворочает РАН. В прошлом году бюджет ее центральной части, без отделений, был 34 млрд рублей, в этом году – 31 млрд. Из них на зарплату уходит 27 млрд рублей. Остается 4 млрд на все: коммунальные расходы, капитальный ремонт, на оборудование – и на программы. Мы отдаем на нанотехнологии все, что можем отдать. Но ведь это, по существу, ничто!

– Нано?
– Вот именно, нано! «Роснано» видит свою главную задачу в коммерциализации. У нас подписано соглашение о сотрудничестве между корпорацией и комиссией РАН. Но это бумага, и более ничего. Я не раз обращался к Чубайсу, говорил, что мы можем четко определить, какие направления фундаментальных исследований в ближайшее время позволяют дать серьезный промышленный эффект. Не обязательно финансировать все. Но и этого не делается! «Роснано» приняло целый ряд проектов, которые основаны на предыдущих разработках Академии наук, в том числе на разработках моих учеников. Однако это реализация исследований многолетней давности, которые мы сохраняли и развивали, и поэтому они еще прилично выглядят. А что будет потом? Чтобы это «потом» вообще было, нужно поддерживать нынешние исследования, создающие дальнейшую базу.

Чубайс был у нас в Центре, ему все здесь очень понравилось. Но когда я сказал, что для того, чтобы эффективно работать, нам нужно такое-то оборудование, получил от него ответ: «К сожалению, мы не можем вам помочь по определенным причинам».

Ну раз не можете, значит, не можете. Но рассчитывать, что вы проведете модернизацию страны таким вот образом – покупая предприятия на Западе, – нелепо.
– То есть именно на это – на покупку чужих предприятий – «Роснано» тратит выделяемые ей государством миллиарды?

– Именно. Скажем, Горьковский автозавод – это предприятие Форда, купленное в 1928–1929 году. Тогда это нашей стране было очень выгодно. Но сегодня все иначе: у нас огромный свой научно-технический потенциал. И мы должны его использовать! Между прочим, в значительной степени нанопрограммы и нанотехнологии стали на Западе лозунгом для получения денег на научные исследования. Но для научных исследований, а не для покупки чужих предприятий.

КАК БЫ ТО НИ БЫЛО, и сейчас немало юных мечтают связать свою жизнь с наукой. В начале нашей беседы Жорес Иванович показал новую книгу, основной тираж которой выйдет к юбилею. Название: «Калитка имени Алфёрова». «Почему «калитка»?» – поинтересовалась я. Оказывается, как-то в Физтехе Алфёров сильно расшиб голову о калитку, которая после этого случая стала легендарной и была прозвана его именем.

Но как важно не расшибить самые прекрасные мечты о неприглядную реальность. Как хочется, чтобы калитка в научно-образовательный центр, которую показали мне мальчишки, стала для них дверью в мир большой науки и больших свершений.

– Лицей наш существует 23 года. Ребята в нем просто отличные. Недаром среди выпускников уже около 200 кандидатов наук. А вот что с ними дальше случается – это по всякому. И неудивительно. Я вспоминаю свои студенческие годы: стипендии у нас были гораздо выше, чем сейчас. Но очень многие еще и работали – на кафедрах. Мы получали дополнительные деньги за работу, которая помимо всего прочего повышала нашу квалификацию. Мы были заняты в той области, в которой и собирались работать по окончании вуза. Это было массовым явлением. Сегодня стипендии – вообще непонятно что. На кафедрах мы с огромным трудом можем принять кого-то из студентов на полставки. Вот и получается: или нужно иметь богатых родителей, или зарабатывать в отрасли, далекой от специальности. А такая работа отнюдь не способствует учебе. Ну и потом многие стремятся уехать. Опять мы возвращаемся к той же теме: востребованности науки в России. Надо отдавать себе отчет: не так уж много времени осталось. Если мы не решим эту проблему в ближайшие 10 лет, рискуем навсегда остаться на обочине.

На вопрос, есть ли, по его мнению, у руководства страны политическая воля для решения такой задачи, Жорес Иванович ответил без оптимизма:
– Не знаю… Не знаю! Если председатель Государственной думы говорит, что академическая комиссия борьбы с лженаукой есть образец мракобесия, куда уж дальше.
Но на такой ноте завершать предъюбилейный разговор не хотелось.

– Ну что в конце концов такое юбилей? Знаете, для меня самое главное, что к юбилею мы проводим конференцию, на которую приедут 60 школьников – стипендиатов моего фонда. Это ребята в том числе из школ украинского села Комаривка, близ которого погиб Маркс Алфёров, из школы Белгородской области, где музей полка, в котором он воевал, из сотой школы Волгограда. Для них это большое событие. Для меня – тоже.